В этом посте будет много фотографий и мало текста. Фотографии нащелканы мною в течение аж целого месяца, но моя природная (врожденная) лень мешала мне их вывесить своевременно.
читать дальшеЭто все еще Силикатная. цветущая вишня (войлочная. кажется) прямо у остановки маршрутки.
А вот это на подходе к Ботаническому саду, Останкинский парк. Нами обнаружена и обфотографирована сакура.
Затем, уже в Ботаническом саду. было много-много зелени. Разнообразной - лужайковой, черемуховой и удивительно (для центра Москвы) лесной.
Вот эта фотография у нас с супругом вызвала однозначные ассоциации с фильмом "Таинственный лес"
Не обошлось и без забавностей. Первая - встреченная кормушка для птиц с надписью "Ресторан Синица" и прилетевшей полакомиться ресторанными блюдами непосредственно синичкой:
Еще одной забавностью стала фотоохота на распевшихся лягушек в одном из заболоченных уголков сада. Фотооохотники:
"Жертва":
Еще одной забавностью стал штурм мною-любимой тактической возвышенности, каменистой, кустистой и песочной. Задумалась о том. как же я буду спускаться, только тогда, когда была наверху:
В результате это было зрелищно и обошлось без жертв:
Удивительно, но кудесникам из Ботанического сада удалось даже воссоздать и поддерживать кусочек пустыни:
Немаленькая часть малосознательных людей попадает на закрытую территорию Сада вот таким образом:
Вид на Останкинскую телебашню:
И в завершение - серия фотографий под общим названием "Размышления о пиве". Место размышления - электричка. везущая нас домой.
На лиру я не была уже давным-давно, и тут на почту приходит сообщение, что меня процитировали. Сказать, что я была удивлена, значит ничего не сказать. Особенно удивительно было то, что процитирован был очень-очень старый пост... Что это значит? Кто-то тщательно прочитывал мой дневничог?
Она была сумасшедшей и бредила сказками Она никак не могла при луне уснуть Реальный мир ей казался лишь масками Под ними, как ей казалось, упрятана суть
Ночами она в струящемся лунном свете Ходила гулять, мечтать в окрестных лесах. Надеясь эльфов из сказок, быть может, встретить С известной ей древней печалью в очах.
А днем никто от нее не слышал ни слова О том, что приснилось в ночи ей тогда. В ответ она легко улыбалась и снова Ходила в свой заповедный лес – одна.
Восторгом накрыло меня сегодня в метро. Как обычно, висела я на поручне, думала о своем, посматривала на чернокожего гостя столицы, балакающего на своем чернокожем африканском наречии по мобильному, и тут мой слух зацепила следующая фраза: - No-no-no, mon ami. Я встрепенулась, начала прислушиваться, и уловила еще много французских слов, звучащих не по-французски. И вот тут пришел восторг. Я поняла, что вот он, французский койне, зародившийся в африканских колониях Франции в девятнадцатом веке! Сидит прямо передо мной, живой и разговаривающий вроде как французскими словами, но с африканским произношением, построением предложений и словоформами! Боюсь, что мой энтузиазм, с которым я смотрела на чернокожего молодого человека с серебряными сережками в обоих ухах, мог быть истолкован неприлично...
Случаются моменты, когда начинаешь жить в плоскости. Из мира уходит объем, уходят краски, и ты с ужасом понимаешь, что тебе нечем их восполнить. Ты силишься и не можешь взглянуть на мир, как раньше, и только удивляешься, куда же все подевалось? Почему яркий тюльпан в зеленой траве проваливается во внутреннюю черную дыру и не оставляет никакого следа? Почему все слова, выходящие из-под твоих рук, становятся тусклыми и не выразительными? Ты пытаешься заполнить эту пустоту перечитыванием любимых книг, но они не находят отклика в душе, проваливаясь в какую-то бездонную яму под прогнившими половицами. Ты вызываешь в памяти лучшие моменты, но они напоминают старые покоробившиеся фотографии - неразборчивые и мерзкие на ощупь. Так приходит пустота. Не-жизнь, и ты думаешь: "А что если это и есть "нормально"? Что если все так живут? Что если и мне теперь жить так же?"
В подземном переходе на Проспекте Мира демонтировали магазинчики со всякой фигней, и я с удивлением обнаружила, что, оказывается, там есть мозаичные изображения разных видов спорта. Сюрприз. Любопытно, будут ли эти магазинчики собирать заново или оставят на виду эту сомнительную красоту? Возможно, мои слова прозвучат некорректно, но, с моей точки зрения, красота этой мозаики из битой кафельной плитки бледно-голубого цвета действительно под сомнением. Конечно, кто-то старался, продумывал дизайн этого несчастного перехода к Олимпийскому, но... То, что принято обозначать как "культуру совка" от этих стараний не сильно выигрывает. Там же, за почти построенным офисным зданием, мною была замечена еще одна дивность дивная. Обычно детские площадки со всяческими горками-турниками-лазалками принято ставить в песочке или хотя бы на земле. Видела я садистские варианты с гравием, но вариант с площадкой, неровно залитой бетоном, встречаю впервые. Не то чтобы я сильно любила детишечек, но тех, кто будет играть на этой площадке, чисто по-человечески жалко.
1. Несколько мечтательный романтик, человек скорее размышления, чем действия. Индивидуалист. Настоящее его вообще волнует слабо, его вдохновляют блестящие перспективы городов, которые, вероятно, когда-либо будут построены. Достаточно эмоционален, хорошо понимает чувства другого и не скрывает собственные. Но его эмоциональность постоянно немного неполная, с довольно явно выраженными элементами ожидающего наблюдения. Эмоции проявляет не тогда, когда у другого бы «переполнилась чаша», а когда он сам посчитает нужным. Подход к эмоциям очень творческий: например, ярость может считать этичной, а сдержанность — неэтичной.
2. Влюбчив. Другого среди серой массы для него выделяет сила, целеустремлённость, интеллект. Несомненно, если эта сила поддается его эмоциональной экспансии. Очень терпим к людям, понимает их и старается прощать им слабости.
3. «Улыбка Тутанхамона». В экстремальных условиях его оружие — умение демонстрировать своё отношение к происходящему, показать его смешные стороны. Отсюда тонкое чувство юмора (Джером К. Джером) и очень характерная прозрачная улыбка в острые моменты. Улыбка чаше всего признак тревожности. Назначение этой улыбки — поднять боевой дух и возбудить партнёра.
4. Элегантный. Выглядит уравновешенным и подтянутым. Широко открытые глаза практически не зажмуриваются. Брови, как правило, дугообразны, без склонности опускаться. Элегантность на каждый день, а не по праздникам. Редко увидишь его в неизящной позе, его интонации изысканны. Пластика движений и ритм. Тем удивительнее две вещи: он не обращает особого внимания на элегантность других (его дуал Жуков подчеркнуто недемонстративен); в его квартире царит хаос. И вещи, и люди, попавшие в его дом, должны сами найти себе место. Или кто-то должен это место подсказать.
5. Меценат. Борец за эмоциональное раскрепощение людей. Чувствует ответственность за настроение своих близких, их жизненный тонус. Использует своё тонкое чувство юмора, чтобы расшевелить, растормошить людей. В компании оглядывает собравшихся не для того, чтобы определить, кто как одет, а чтобы увидеть, как кто себя чувствует (это именно то, что следует пересказать и другим). По большому счёту он мечтает внести гармонию в общество. История для него — это история искусства. Ярко выраженное влечение к красивому: стихи, живопись, изящные безделушки. Сам старается быть изящным. Обожает общаться с художниками, поэтами, богемой и вообще с экзотичными людьми.
Наилучший партнёр в браке, дружбе, работе — Жуков.
Ваша квадра (четвёрка типов, в обществе представителей которых отношения налаживаются лучше всего): Горький, Гамлет, Жуков, Есенин.
Ваша сильная черта — умение чувствовать себя в потоке времени, эмоционально раскрепостить себя и близких людей. Улыбайтесь — вы делаете это так обаятельно. Воодушевляйте близких — они нуждаются в вас. Вы — человек искусства, эрудит, энциклопедист.
Развивайте умение понимать состояние других людей, их интересы. Учитывайте это состояние и эти интересы, тогда ваши поступки всегда будут соответствовать обстоятельствам.
Описание Е. Филатовой
1. Главная ценность в мире — роскошные сады собственного воображения. С их помощью можно проникнуть в прошлое и будущее, почувствовать окружающий мир в его целостности, уловить динамику происходящего и далее эмоционально вдохновить людей на необходимые действия.
2. Мне хочется жить не хуже других, но сам я не способен быть практичным, мне трудно вспомнить, на что я трачу деньги и куда они все ушли. Я не могу устоять перед покупкой чего-то «красивенького» или «вкусненького».
3. Трудовая деятельность для меня может быть эффективной только в том случае, если она творческая, и у меня есть подходящее настроение. Мне тяжело заниматься рутинными делами, особенно решать бытовые проблемы.
Как-то так получилось, что я снова вернулась в "WoW". Видимо, в этом есть что-то от круговых процессов в природе. День сменяет вечер, вечер сменяет ночь. После тускнеющих звезд на небо выкатывается солнце. Это происходит независимо от того, есть ли на небе облака или их нет и в помине. Часто мы говорим, что солнца сегодня нет, подразумевая всего лишь, что мы его не видим, что несовершенный наш взгляд натыкается на пелену облаков и сдается, не в силах проникнуть дальше. А ведь там, на высоте всего лишь нескольких сотен километров, над облачным покровом, как над пенкой в капучино, сияет солнце, яркое и нахальное, как обычно. "Люди", - говорит оно, - "чем вы там занимаетесь? Что у вас такие хмурые лица? Просто прыгните повыше, и вы меня увидите! Я никуда не ушло, я тут, сияю, как обычно..." А люди говорят "Ухху", и тыкают мышью в очередного монстра, предпочитая дождаться, когда эта пенка от капучино рассеется, и в окно снова будет видно чистое кофе... Э... То есть небо, конечно, небо.
Солнце медленно клонилось к горизонту. Теплый летний вечер уверенно вступал в свои права. Еще совсем недавно палящее светило плавило асфальт, и мертво-зеленые листья безвольно висели на деревьях, моля хотя бы о слабом ветерке. Но сейчас жара спадала. Люди, привлеченные вечерней прохладой, начали наполнять двор. Первыми появились неугомонные дети, трое мальчишек и одна девочка, сразу оккупировавшие песочницу на игровой площадке. Там они затеяли игру с выпечкой куличиков и дележом пластиковых совочков. Малыши ползали по песку, тянули в рот грязные ручонки, и тут же получали внушение от трещащих о детских болезнях и вчерашнем сериале родительниц. читать дальше
К их веселому гомону вскоре подтянулись молодые мамаши с колясками, тут же затеявшие у песочницы вечный разговор. "Ой, а мой Коленька вчера несколько шажочков сделал..", "да, а вы знаете прикармливать лучше...", " А у моего-то глазки такие умненькие, все понимает...". Эти фразы повисали в воздухе, удивительно гармонируя с ясным летним вечером. Вскоре суровые бабушки вынырнули из темноты своих плесневелых квартир, и стали бдительно и заранее неодобрительно осматривать весь двор, особенно косясь на появляющиеся парочки. - Ишь ты, Сергеева-то младшенькая пошла, - шипели со скамеек старушки. - Так и вихляет на каблучищах, обжимается со своим. В наше-то время... И, наконец, пошли уставшие люди с работы, торопясь поскорее оказаться дома. Вместе с движением солнца к закату двор все более и более оживал. Маша предпочла бы просто выйти на балкон, или даже посмотреть что-нибудь по телевизору, но доктор ясно сказал, что нужно гулять. Ходить, дышать свежим воздухом. Доктор говорил, что с сердцем шутки плохи, тем более после тяжело пережитого инсульта, тем более с ее-то нелегкой учительской работой. Маша посмотрела на занятую бабульками лавочку и пошла по утоптанной тропке через двор. Чахлая трава боролась с городской пылью, Маша кивала родителям и ученикам, не вступая в разговоры, и , пройдя какое-то расстояние, присела передохнуть на свободную лавочку у самого края двора. Она заметила этого мужчину недалеко от подъезда соседнего дома. На первый взгляд, Маша дала бы ему лет 30. "Довольно молодой," - с усмешкой подумала она, а затем добавила более язвительно: - "Ага, а ты старуха уже в свои 38, так что нечего любоваться на молодых красавчиков". Дав себе такую установку, Маша посмотрела на объект внимания более пристально. Мужчина был одет в добротные, но потертые джинсы, и недорогую джинсовую куртку. Русые волосы коротко, но не слишком ровно подстрижены. Был он весь такой обычный. Даже сложно сказать, что привлекло в нем взгляд Маши. Вроде бы - совершенно такой же, как многие другие. Явно устал, идет с работы. Вместе с тем, было в нем что-то, что сразу привлекало, цепляло и удерживало внимание. "Наверное дело в глазах," - подумала Маша. "Давно уже не видела таких чистых и ясных глаз. Словно солнечный зайчик в окне". Последнее время даже в школе Марию окружали только мрачные, озлобленные взгляды. Слова "кризис", "аттестация", "новый директор", словно висели в воздухе, отнимая у всех способность шутить и смеяться. Исчезли даже улыбки и шуточки, такие обычные в их теплом коллективе. На смену им пришли подколки и язвительные замечания. Мрачное настроение передавалось детям. Маша часто думала, насколько тяжело подрастающему поколению. Забытые родителями, брошенные на волю интернета и телевизора, они и в школе не видели заботы и тепла. Маша понимала многих своих коллег. Многие из них тянули постылую лямку просто по привычке, кому-то было некуда податься. Сама Маша до сих пор искренне верила в педагогику, и искренне любила детей, наверное поэтому нарастающий конфликт в школе приняла так близко к сердцу. Завтра надо было выходить на работу, готовиться к этой несчастной аттестации. У Маши не было ни сил, ни желания, и настроение было заранее испорчено. Поэтому неудивительно, что именно этот человек привлек ее внимание. Его взгляд был удивительно чистым, и даже ясным. На губах была теплая, хотя почему-то, немного грустная улыбка. Именно этим, как показалось Маше, незнакомец сразу выделялся из толпы. Незнакомец шел уверенной походкой человека, идущего по своим делам. В какое-то мгновение его взгляд пересекся с машиным. Увидев ее, он широко и чисто улыбнулся. Маша невольно улыбнулась в ответ. В этот момент мужчина внезапно схватился за сердце, и начал оседать на асфальт. Маша рванулась к незнакомцу, как молоденькая, позабыв и о собственном зачастившем сердце, и об уставших ногах. Она успела обхватить мужчину за плечи и направить его падение так, что он сел на хромую скамеечку, пока свободную от старушек. Упаковку валидола Маша всегда носила с собой и сейчас извлекла таблетку отработанным движением. Она почему-то не сомневалась, что у мужчины прихватило сердце. Ей казалось, что она знает его давным-давно, и все симптомы его недомоганий ей тоже давно известны. Мужчина без возражений принял белый кругляшек таблетки и благодарно прикрыл глаза. - Нет, что вы, спасибо, не надо скорую. - Да мне уже лучше. Сердце знаете-ли - Да, это все работа. Устал я, Маша. Маша вдруг поняла, что пока она откачивала незнакомца, они успели как-то внезапно познакомиться. Незнакомец представился Вячеславом. Оказалось, что он работает в какой-то санитарной службе, с большим и длинным названием, которое Маша не запомнила, да и смысла этого названия не уловила. Вячеслав - Слава, просто Слава - оказался удивительным собеседником. И, что самое главное - звал он Машу только по имени. Маша даже успела внутренне удивиться, что он успел заметить и понял, что любые другие формы имени не нравятся учительнице, и назвал ее только Машей, и никак иначе. Как-то случайно разговор зашел о работе. Маша, радуясь самой возможности высказать все, что наболело у нее на душе, искренне и открыто делилась своими бедами. - Понимаете Вячеслав, у нас скоро аттестация. Вы, наверное, никогда не работали в средней школе. Не представляете что это такое - все бегают, злые как собаки. На детей кидаются. Директриса дошла до чего - уроки с учениками репетирует - кто в какой момент к доске пойдет и что отвечать будет. Сил моих нет. Вот если бы не кризис... - Кризис? - удивился Слава, потом словно что-то вспомнил - А, ну да... - А вас кризис не коснется? - решила поинтересоваться Маша. - Да нет, наша работа всегда нужна, - как-то очень грустно сказал Вячеслав. - Почему же так грустно? - Маша сама удивилась такому участию к незнакомому человеку. - Устал я, Маша. Я так устал - сказал Вячеслав. Лицо при этом у него подернулось какой-то давней тоской. - Просто, понимаете, приходится все время сталкиваться с совершенно поганой человеческой натурой. Маша, вы не представляете, как это тяжело. - Да, иногда приходится работать на совершенно неподходящей работе. Но ваша санитарная служба, она ведь приносит пользу людям? - Приносит, конечно. Понимаете, Маша, вот и метла, наверное, тоже приносит пользу, и несомненную, но ведь вдумайтесь, какой мусор иногда ей приходится мести. Вряд ли ей это нравится - Вячеслав говорил, все более горячась. Маша отчего-то была уверена, что говорит он о чем-то наболевшем, давно мучавшем его и не дававшем покоя. - Но ведь всегда можно уйти, Слава! - Марии захотелось поддержать молодого человека, такое понимание и живейшее сочувствие он в ней вызывал - Если работа вам настолько не нравится, то всегда можно уйти и попробовать начать заново! - Но ведь кто-то должен делать эту работу - грустно вздохнул ее собеседник - А если я для нее лучше всего подхожу, да и контракт .... - Какой контракт? - воспользовавшись паузой, поинтересовалась Маша. - Давайте лучше сменим тему, Маша - сказал Слава - лучше скажите, а вам нравится ваша работа? - Конечно! - Сказала Маша, потом вдруг осеклась, вспомнив все, что думала непосредственно перед этой встречей. Попробовала продолжить - Ну да, конечно! Работа с детьми...Учительство - самая лучшая из работ! Последняя фраза прозвучала на редкость неубедительно. Маша замолчала. А потом внезапно продолжила: - Слава, вы знаете, на самом деле меня пугает наше будущее. Я ведь несмотря ни на что люблю свою работу! Но то, что сейчас происходит с детьми - это ужасно! Они ведь совершенно неуправляемые! У нас на крыльце малолетки курят, им всего по 10-12 лет. Я боюсь иногда этих детей. Иногда ужасаешься при мысли, что из них может вырасти. - Да, - грустно усмехнулся Вячеслав, кивнув на песочницу - представьте, что вот этот вот славный малыш, - Слава указал на светловолосого мальчишку, увлеченно стукавшего ладошкой по песку, - станет наркобароном. Из-за его жадности умрут многие сотни людей, тоже не особенно хороших, но и не плохих. Еще больше - станут ни к чему не пригодными, кроме употребления очередной дозы, растениями... Или... Слава замолчал на несколько секунд. Маша, пораженная его словами, тоже молчала. - Или, - продолжил Вячеслав уже не так уверенно, - этим наркобароном станет вот та девочка. С ведерком... Кандидаты в наркоторговцы продолжали ползать по песочнице, пачкая штанишки, и лепить куличики, не подозревая о своей будущей судьбе. Мальчик стал раскапывать ямку, а девочка с серьезным видом вытрясла ему на голову остатки песка из ведерка. Мальчик не обратил на это внимания, продолжая свои раскопки. - Ой, Слава, ну что за гадости вы рассказываете - рассмеялась Маша - Посмотрите на этих милых детей. Ведь никто не может знать, кто из них вырастет. И мы, учителя, и их родители тоже ведь на самом деле сделаем все, чтобы дети выросли хорошими и достойными людьми. - Да, Маша, конечно вы правы - светло и солнечно улыбнулся Вячеслав. - Я просто пошутил. Спасибо вам большое за заботу и разговор. После него мне даже как-то стало полегче. Мне, пора, я, пожалуй, пойду. - Куда же вы? - Маша поняла, что бессознательно не хочет его отпускать. Ей хотелось, чтобы он задержался еще на минуту. На 10 минут, на 20... А, может быть, и дольше. - Мне надо идти Маша, меня ждет моя работа. Есть срочный вопрос, который смогу решить только я. Кстати, простите, - а ваших там нет? - он кивнул на песочницу - Нет, я как-то вот.. не получилось - окончательно смутилась и покраснела Маша. - Ну, хоть это хорошо - сказал Вячеслав непонятно, и, встав со скамейки, пошел дальше по тротуару на другую сторону двора. Маша, смущенная его последними словами, и чем-то странным в его тоне, сидела на лавочке и внимательно смотрела на него. "Вот он идет, такой обычный, и вместе с тем, такой светлый," - думала Маша. - "Наверное, на его службе все гордятся им. Такой порядочный, думает о людях." Учительница чувствовала себя как школьница, впервые влюбившаяся в старшеклассника. Она увидела, как Вячеслав дошел до середины двора. Вдруг он повернулся к Маше, посмотрел ей в глаза и полез за чем-то в карман. Женщине показалось, что весь двор притих, затаив дыхание. В следующий момент пять выстрелов разорвало внезапную тишину. Маша грузно приподнялась, поднеся руку ко рту. Слава грустно улыбнулся и, сделав еще шаг, исчез в синеватом сиянии. На игровой площадке осталось лежать четыре маленьких тела. Песок начал медленно пропитываться кровью. По ошеломленному двору разнесся чей-то истошный крик.
Полет был самым стандартным, и Лекса без сомнений взяла фрахт. Доставить посылки, забрать образцы. Что может быть проще? Лекса считала, что проще быть не может ничего. читать дальшеУже на борту одноместного космолетика она решила просмотреть информацию о заштатной планетке, куда всего час назад, поднявшись на орбиту станции, прокладывала путь автопилота.Еще в училище, готовящем пилотов среднего класса, Лекса удивлялась тому, что всего пара прыжков по заданным координатам, может привести в такие дебри Галактики, которые и на карте-то не сразу найдешь. Конечно, преподаватели доступно объясняли про искажающие поля, про сжатие времени, про пространственные норы... Лекса же до сих пор в глубине души считала перемещение через миллиарды световых лет чем-то сродни древней магии. Она была не последней в выпуске, и прекрасно оперировала терминами и математическим аппаратом, понимая, что свои мистические идеи лучше держать при себе. Зависнув на орбите, глядя на острые точки звезд, отображающиеся на лобовом экране, Лекса быстро вводила данные в компьютер корабля, размечая координаты входов и выходов в прыжки, и чувствовала, как в душе ворочается темное предчувствие, которому было не место в мире рациональной логики и точных вычислений. Ей казалось, что космос подслушал, наконец-то, ее сокровенные мысли, и теперь готовится дать ей понять, что все так и есть, что никакая, пусть самая блестящая математика, не позволит хрупкой металлический скорлупке миновать сотни звезд и планет, проскользнуть между ними, как скользит между ветвями высохший лист. Лекса оборвала собственные истерические измышления, и подумала, что по возращении нужно будет наведаться к штатному психологу. "Или лучше взять отпуск, да и мотнуться на Землю... Дома теперь конец лета, вишни поспели..." Лекса почти ощутила между пальцами прохладный тугой бочок спелой почти до черноты ягоды, и тьма космоса отступила. Звезды казались теплыми огоньками, развешанными под черным пологом. Лекса забила последние данные и нажала клавишу ввода. "Курс принят", - высветилось на экране поверх звезд. Большая часть выпускников предпочитала модули с речевым интерфейсом, Лексе же нравилось, когда машина помалкивала, общаясь с пилотом только скупыми короткими фразами на экране. Набор сочетаний клавиш позволял быстро отдавать приказы, и Лекса не считала, что быстродействие от этого так уж сильно страдает, как говорили поклонники разгововаривающих компьютеров. Словно желая лишний раз подтвердить свои мысли перед самой собой, Лекса моментально нажала пару сочетаний, и компьютер послушно сместил в правый верхний угол графики полета, мельтешащие цифры и символы, отражающие пермещение корабля в пространстве относительно станции и относительно пункта назначения. Центр экрана заняла сводка данных о планете, на которую направлялась Лекса. - Ну и дыра! - пробормотала девушка. Звезды на экране размазались в тонкие линии, слились с окружающей чернотой, и превратились в серебристую дымку прыжка. Лекса не обращала внимания на привычное зрелище, лишь неодобрительно поморщилась, когда компьютер немного запоздал с изменением цвета шрифта, которым отображалась информация. Несмотря на регулярные проверки, искуственный интеллект курьерского кораблика был далек от идеала. Когда Лекса дочитала информацию, она порадовалась, что ей не нужно будет задерживаться там. Бесонечные покрытые снегами плато и болотистые низины, над которыми поднимаются смрадные газы. Лекса не удивлялась тому, что планета была необитаема. Удивление скорее вызывали люди, работавшие на единственной исследовательской станции, приютившейся на одном из бесчисленным скальных карнизов. Умом Лекса понимала необходимость их работы, важность проводимых исследований, но все ее существо восставало против того, чтобы быть прикованной к неуютному, холодному и ветреному миру. Девушка поежилась. Ей показалось, что пронзительный ветер плоскогорий проник в миниатюрную рубку управления. Резко встав из кресла, Лекса прошла в жилой отсек. На экране продолжало поворачиваться раскрашенное белым и коричневым изображение пункта назначения. *** Планета была уже в поле зрения корабельных систем, через какой-то час Лекса должа была расправиться с работой и улететь обратно, когда в двигательном отсеке что-то начало постукивать.Там ничего не могло стучать. Корабль прошел все необходимые тесты, все ступени технического предполетного обслуживания, и тем не менее, что-то стучало. Лекса ругалась, лихорадочно просматривала технические справочники, ничего не понимала в них и судорожно пыталась вспомнить двухмесячный курс механики космических кораблей, который пилотам средней категории преподавался факультативно. Постукивание сменилось покашливанием, и все знания, которые вроде как начинали всплывать из холодной пустоты внутри головы, тут же испарились без следа. Лекса затаила дыхание, и тишина, нарушалась только хрипением неисправного двигателя, когда раздался приятный перезвон тревожного оповещения, и на экране замигала строчка: "Ручное управление заблокировано. Включен режим экстренной посадки". - Один случай на миллион, - медленно проговорила Лекса, повторяя слова преподавателя. - Один. Случай. На миллион. Современное оборудование не отказывает, - тихо убеждала она молчащий компьютер. - Своевременное техническое обслуживание позволяет... А, черт! Маленький кулачок стукнул по панели управления, вжа сразу несколько клавиш. Компьютер не отреагировал. Теперь никакие действия пилота не могли помешать проведению запрограммированных для такого - почти невероятного - случая действий. - Ну пусть это будет неподалеку от станции, - молилась Лекса, когда корабль вошел в атмосферу. Корпус дрожал, и Лекса знала, что сейчас его атакуют атмосферные вихри, характерные для этой планеты, что разнонаправленные ветры верхних слоев атмосферы ударяют в бока кораблика, силясь сбить его с курса, перевернуть. До самого последнего момента, до того, как ремни безопасность впились в тело, Лекса была уверена, что изделие человеческих рук устоит перед стихией, и когда мир в ее глазах потемнел и распался на отдельные кусочки, ее затопило безграничное детское удивление. Когда Лекса пришла в себя, она поняла, что висит вниз головой, пристегнутая к пилотскому креслу. На панели управления тускло мерцал единственный оранжевый огонек, показывающий, что система обеспечения работает на низшем уровне. В висках стучало, и девушка не сразу сообразила, что если расстегнуть ремни безопасности, она сумеет выбраться из кресла. Непослушными пальцами Лекса нащупала крепления, и разблокировала замочки. До потолка, ставшего полом, было недалеко, но Лекса чувствительно приложилась плечами и затылком, свалившись мешком. Рубка, привычная и давно обжитая, с этого ракурса казалась чужой и незнакомой. Лекса медленно остматривалась, пытаясь зацепиться за знакомые детали. Она помнила, что произошло, и, хотя в голове мутилось, строчки инструкции по чрезвычайным ситуациям, помнились четко. - Запустить передатчик сигнала и выйти на связь, - пробомотала девушка, и поняла, что лучше бы промолчала. Слова упали в плотную тишину, как в вату и увязли в ней. Лекса вздрогнула, сориентровалась и щелкнула тумблером экстренной связи. Компьютер не отреагировал. Лекса в недоумении смотрела на маленький экранчик индикатора, где должен был отобразиться значок сигнала, но экранчик оставался темным. - Так, - решительно произнесла дквушка и щелкнула тумблером еще раз. Ничего не произошло. Лекса почувствовала, как изнутри, из живота, начинает нарастать противная дрожь. Первыми начали подрагивать пальцы, и Лекса сцепила их в замочек. Не стоило нервничать. Прежде всего нужно было успокоиться, и Лекса решила, что попробует запустить сигнал попозже, а пока что посмотрит, куда ее угораздило упасть. Пробираясь у люку, она не могла решить, что было бы приятнее - болота или плоскогорья. Последний поворот запирающего механизма, и реальность прервала теоретические размышления Лексы, швырнув ей в лицо горсть снежной крупы. Лекса заморгала запорошенными глазами и мелко задышала, стараясь приноровиться к морозному воздуху. "Атмосфера подходит для дыхания человека", - вспомнилась строчка из описания. Сейчас Лекса сомневалась в правдивости информации. Ей казалось, что дышать этой щедро сдобренной снегом ледяной субстанцией невозможно. Комбинезон автоматически перешел в режим экстремального подогрева, и девушка натянула облегающий капюшон, пряча замерзшие уши. Лицо немело от холода, и все же девушка выбралась на твердую корку наста, прикрыв за собой входной люк. Вокруг, сколько хватало взгляда, сквозь неплотную кисею мелкого злого снега виднелась белая равнина. Низко над головой неслись то ли плотные снежные вихри, то ли свинцово-серые облака. Лекса не имела никакого желания разбираться, что именно это было. Жестокая несправедливость произошедшего наполняло ее острой обидой. Некстати вспомнились ветви вишен, тяжелые от созревших ягод, пятна света на деревянной веранде ее родного дома. Снежная крупа кидалась то спереди, то сзади, порывы ледяного ветра налетали, казалось, со всех сторон. Лекса жмурилась и думала, зачем она вылезла сюда из уютного чрева кораблика. Ей показалось, что комбинезон начал сбоить, и холод пробирается под многочисленные слои синтетической ткани, под обогревающие вкладки, стемясь заморозить живое существо, посмевшее вторгнуться в неприкосновенное царство вечной зимы. Лекса одернула себя и повернулась к зарывшемуся носом в снег кораблю. Он уже начал покрываться слоем инея, снег собирался во впадинах обшивки. Обойти небольшое курьерское судно не составляло труда, и Лекса двинулась по окружности, смаргивая с ресниц налипающий снег. Внешнее повреждение обнаружилось быстро - небольшая дыра со рваными краями размером с два девичьих кулачка. Лекса терялась в догадках, что же могло оставить подобное повреждение, пока не заглянула внутрь пробоины: там, в окружении искрящих проводов, дотлевал, истончаясь, льдисто посверкивающий осколок тяжелого метеорита. Лекса раздраженно стукнула кулаком по обшивке рядом с дырой. Небольшая стрелка тяжелого металла, на немыслимой скорости вонзившаяся в курьерский кораблик, наделала бед. Девушка подумала, что вот оно, объяснение странного постукивания и, возможно, объяснение не работающей связи. "Может... просто обрыв цепи индикатора?" - со слабой надеждой подумала Лекса. Как бы то ни было, сейчас нужно было возвращаться внутрь корабля. Пальцы ног начинали покалывать холодные иголочки, и это уже точно не было игрой воображения. "Тепло... Как же тепло сейчас дома..." Лекса подняла взгляд к небу, словно надеясь разглядеть солнце сквозь бесконечные наслоения снеговых потоков и туч. Сверху струился только рассеянный сероватый свет.
Рассказ был написан для конкурса "Грелка", будет дорабатываться
За окном был серо. По небу неслись низкие облака, ветер бился в стекло и морщил лужи на далеком асфальте. Ленка скорчила недовольную рожицу и отвернулась. Пожалуй, если бы она не договорилась с Аннет, с которой дружила еще со школы, никуда бы она не пошла сегодня, даже несмотря на то, что на месте не сиделось. Ленка ходила от окна к столу, перелистывала там страницы диплома и шла к книжной полке, чтобы поводить пальцем по корешкам книг, отходя от полки, она проходила мимо старенького дивана и снова шла к окну. Защита была назначена на завтра, и сегодня все сокурсники в спешном порядке дописывали, распечатывали и переплетали свои бессмертные творения, а у Ленки все уже было готово. Три пухлых, тяжелых даже на вид, солидных и аккуратно переплетенных экземпляра диплома лежали на столе, поверх них покоилась написанная от руки речь с краткими исправлениями научного руководителя. Ленка с отвращением посмотрела на три томика стихов Пушкина, распухшие от огромного количества закладок с заметками, отметками и комментариями. читать дальшеЕще на втором курсе Аннет заявила, что про Пушкина невозможно сказать ничего нового, и Ленка из принципа придумала для себя тему курсовой – анализ изменения лексического наполнения стихотворений Пушкина – и эта тема выросла в диплом. Аннет, впрочем, не была свидетельницей безоговорочной победы Ленки – в конце второго курса она ушла в декретный отпуск, отец ребенка исчез в неизвестном направлении, и Анька погрузилась в житейские проблемы. «Ну вот и чего ты хочешь добиться с такой темой?» – вопрошала мать. – «Все равно это твое лексическое наполнение никому не нужно, и детям безголовым в твоей школе нужно не будет!» «Чего хочу…» Метания по комнате снова привели Ленку к окну, и она прижала указательный палец к стеклу, «ловя» упавшую с той стороны одинокую каплю. Сквозь разрыв в тучах брызнуло солнцем. Ленка зажмурилась, а когда открыла глаза, синюю полынью же затянуло плотным серым покровом. — Ле-э-ну-уси-ик, - пропела с кухни мать. – Или есть! — Иду! – откликнулась Ленка. В тесной двухкомнатной квартирке можно было и не повышать голос, чтобы услышать друг друга, но так уж было принято в их маленькой семье – во весь голос. Ленке иногда казалось, что это оттого, что кипучая энергия жизни просто перестала помещаться в ее матери с тех пор, как врачи сказали, что ходить, как прежде, пациентка Степанова не сможет. Мать, опираясь на клюку, еле-еле ковыляла по квартире, но ее жизненная сила ничуть не уменьшалась, находя выход в близком участии в жизни соседей, родных и знакомых. — Ленка, ты что будешь, чай или кофе? – мать прислонила клюку к плите и стояла, опираясь руками на раковину. — Да сядь ты, мам, я сама налью. Ленка подхватила со стола горячий вареник и замахала руками на мать. — Все вы сами с усами, - проворчала та, тяжело опираясь на клюку и перебираясь к столу. Тяжело устроившись на табурете, она продолжила: - Ну, налей уж тогда чаю старухе, поухаживай. — Это кто тут старух? – засмеялась Ленка, выставляя две чашки. Чай пах мятой и домом. Сколько Лена себя помнила, мать всегда заваривала чай именно так и никак иначе. Когда она еще могла ходить, она каждый год сама собирала мяту, выезжая за город, и сушила траву на балконе. Весь дом тогда заполнялся свежим запахом лета. Теперь, когда мать почти не выходила из дома, Ленка покупала уже сушеную мяту в аптеке или, если повезет, у бабусек, торговавших неподалеку от остановки пригородных автобусов. — Ну, и что бы тебе хотелось? – спросила мать, словно продолжая начатый разговор. Так оно и было. Ленка знала, о чем желает знать мама, какие глубинные течения таит этот короткий вопрос. Обмакнув вареник в сметану и тщательно прожевав кусок, Ленка подняла взгляд на мать, гадая, правильно ли она угадала с сутью вопроса. — Ты в смысле дальнейшей жизни? Мать утвердительно наклонила голову: дескать, о чем же еще она может спрашивать свою дочку? — Не знаю, - протянула Ленка. – Пойду в аспирантуру… На заочное. И работать в школу. Учитель русского языка и литературы! – провозгласила девушка, воздевая к потолку надкусанный вареник. – Это звучит гордо! Смех матери был почти искренним, хотя шутка была не новой. Жить на материну пенсию и Ленкину стипендию было нелегко, и становилось все труднее. До сих пор они справлялись. Ленка считала, что сумеет одновременно заканчивать аспирантуру и работать в школе. Ее мать на это надеялась. — В школе, - фыркнула мать, начиная вторую часть привычной литургии. – Далась тебе эта школа… — Ма-ам, - протянула Ленка. Она не признавалась не только матери, но и самой себе, почему она хочет работать именно в школе, почему ее так уж тянуло воспитывать малолетних обалдуев, которым ни на грамм не нужен ни ее русский язык, ни, тем более, ее литература. — Ладно, ладно. Не учу тебя жить. Ты взрослый, серьезный человек. Ты сама знаешь, что тебе надо делать, - улыбнулась мать и подняла руки, шутливо сдаваясь. — В точку! – энергично кивнула Ленка и добавила: – Я сегодня с Аннет встречаюсь. — Она вроде с Жекой своим на больничном сидит? – удивлено приподняла брови мать. — Они выписываются сегодня как раз, так что она с чилдреном и придет. Ленка деликатно оставила последний вареник для матери, в два глотка допила остатки чая, и подхватилась мыть посуду. — Так я пойду? – спросила она, грохоча чашками. — Иди, конечно. Шарф не забудь одеть. И мусор с собой возьми. Хочешь я пирог к вечеру испеку? — Хочу, - с улыбкой обернулась Ленка. Через полчаса она уже сбегала по пованивающей человеческой жизнедеятельностью лестнице, одной рукой придерживая на плече сумку, а в другой сжимая пакет с мусором. Лифт, как и мусоропровод, не работал. Стены с приближением к первым этажам все гуще были исписаны образчиками народного творчества. «Очень однообразно с точки зрения лексического наполнения», - фыркнула про себя Ленка. – «Ну, а чего я хочу?... Чего я хочу?...» Девушка перепрыгнула через кляксу солнечного света, чудом пробившегося через грязное окно, и заодно – через кучку, оставленную собакой с третьего этажа. Выбегая из подъезда, Ленка посторонилась, пропуская нетвердо державшегося на ногах хозяина той самой собаки. Девушка подумала было еще разок намекнуть мужчине, что не стоит выпускать псину без присмотра, но махнула рукой: толку не будет. Насчет шарфа мать была права. На улице ветер тут же взметнул полы плаща, кинул в лицо концы шарфа, и Ленка прижала их ладонью. Дождя не было. «Наверное, там, наверху, кто-то тоже не может решить, чего он хочет – дождя или нет», - подумала Ленка, сбегая по ступеням. Каблучки новых туфель, купленных как раз к диплому, задорно стучали словно бросая вызов непогоде. Ленка поплотнее затянула шарф и быстрым шагом двинулась через двор. Мусорные бачки были переполнены, и разорванные пакеты, очистки и разбитые бутылки полноводной рекой выплескивались на тротуар. В правом бачке с энтузиазмом копалась бродячая собака, в левом – с не меньшим энтузиазмом – похмельного вида мужичок в драном пиджаке. Ленка сделала выбор с пользу среднего бачка и пристроила пакет с мусором на вершине горы. — Эй, девонька, бутылки там у тебя есть? — Не, нету, - помотала головой Ленка. — Ну, так я и смотреть тогда не буду, а то я уж этот бачок-то смотрел. Ленка меленько закивала, ненавидя себя на острую смесь брезгливости и жалости, поднявшуюся изнутри, как изжога. Отступив на пару шагов спиной вперед, как перед иконами, на развернулась на каблуках и, чувствуя, как горят щеки, решительно пошла к автобусной остановке. Уже покачиваясь среди немногочисленных пассажиров, Ленка вспоминала помоечного мужичонку. Она отрешенно изучала рекламный постер с ярко накрашенной брюнеткой, держащей в наманикюренных ручках тоненький мобильный телефон и вопрошавшей: «Хочешь?» «Хочу?..» - переспрашивала Ленка брюнетку и переводила взгляд на ярко-синие прорехи в облачном покрове. Прорехи моментально залатывались свинцовыми нашлепками облаков, и Ленка думала, что вот тот мужичок, наверное, совсем не хочет телефон, а хочет похмелиться и пожрать. А сама она? Чего она хочет?.. От автобусной остановки до кафе, где ее уже должна была дожидаться Аннет, оставалось пройти всего несколько шагов. На противоположной стороне дороги, освещаемые прорывающимися сквозь тучи лучами солнечного света, с чем-то возились милиционеры и бригада скорой помощи. Служебные машины стояли тут же. На крыше скорой помощи вальяжно кружились «мигалки», а на водительском месте Жигулей сидел паренек в серой форме и курил сигарету. Ленка рассмотрела все это в один быстрый взгляд, и отвернулась. Она считала ниже своего достоинства пялиться на такие происшествия, как на цирковую арену. Ленка отвернулась и вошла в двери кафе под приятный звук колокольчика, подвешенного над дверью. Аннет уже сидела за угловым столиком неподалеку от входа. Жека, серьезный молодой человек почти трех лет от роду, сидел у нее на коленях. — Привет, - улыбнулась Ленка, разматывая шарф и вешая его на спинку пластикового стула. – Давно сидишь? — Да нет, мы вот только подошли. Ленка потянула к себе запаянное в пластик меню — Заказывала уже что-нибудь? Жека, шоколадку будешь? — Не, мы не будем, - ответила за себя и сына Аннет. Вскинув взгляд на подругу, Ленка подавилась вопросом. Глаза у Аннет и ее сына были точь-в-точь такого же цвета, как небо в разрывах облаков. Ленка поежилась. Отчего-то ей стало жутко, как будто она заглянула в темную комнату. — Ань? Все в порядке? – спросила она, сдерживая нервную дрожь. Подруга утвердительно кивнула, и Ленка моментально успокоилась. «Ну что я, в самом деле? Ну, синие глаза, так они у нее всегда синие были…» - пальцы все еще подрагивали, и Ленка стиснула их между коленями. — А у меня завтра… диплом. Вот, - сообщила она как невесть какую новость. — Готова? – добродушно спросила Анька, поудобнее устраивая сына на коленях. — Ага. Уже все. Лежит дома, ждет своего часа. Звездного. Ленка нервно хихикнула. — А чего ты хочешь? Голос Аннет был серьезен и строг, и легкомысленный ответ застыл у Ленки на губах. «Чего я хочу?...» Пылинки танцевали в солнечном луче, падающем в окно. Жека смотрел внимательно, широко распахнув синие глаза. Ленка почувствовала, что ее снова начинает бить нервная дрожь. Происходило что-то важное, она это чувствовала. Важнее, может быть, чем завтрашний диплом, чем все, что было в ее жизни до этого. Ленка вопросительно взглянула на подругу, но та молчала, терпеливо дожидаясь ответа, и Ленка решилась. Зажмурив глаза, она произнесла короткую, донельзя глупую фразу, которую лелеяла с тех пор, как решила пойти учиться в педагогический университет: — Я хочу сделать этот мир лучше, чем он есть. Аннет молчала, Жека тоже, и Ленка уже чувствовала себя полной дурой. Она уже открыла рот, чтобы отшутиться, но подруга положила руку ей на плечо: — Не надо, Лен. Все правильно. А нам пора, ты уж извини, что так мало посидели. Ленка не нашлась, что сказать, и только развернулась на стуле, чтобы помахать рукой уходящим. Колокольчик звякнул, дверь закрылась, и Ленка, подхватив шарф, выбежала вслед за подругой, чтобы выяснить все-таки, что это было за представление в одном акте… На улице не были ни Аннет, ни Жеки, а по противоположной стороне дороги уезжала машина «скорой помощи». «Мигалки» были выключены, водитель уже никуда не торопился.
Вот так оно и случается. Бывают дни, когда с самого пробуждения, ты понимаешь – это твой день. Сегодня я подумала именно так, не больше и не меньше: «Это мой день!» Солнце бросало блики на новенькие лаковые туфельки, каблуки стучали уверенно, я шла с гордо поднятой головой, косясь на собственное отражение в витринах, и даже не опаздывала на работу. И вот тут оно и случилось. Я готова была поклясться, что до того эта канализационная решетка не выступала из земли! Я готова была поклясться, что решетка этой несчастной крышки уже, чем мои каблуки! Оказалось, что все не так. Я наступила на люк, каблук провалился в щель между прутьями, я услышала странный щелчок и… «Здравствуй, асфальт», - подумала я прежде, чем все вокруг полетело в тартарары. **** - Чтооооо?! – заорал Юниус Второй Великолепный, второй парой рук кроша в пыль подлокотники платинового трона. – Как – активировано?! Кем активировано?! Почему без приказа, я вас спрашиваю?! Приближенные сановники, представители многочисленных звездных систем, входящих в Галактическую империю, как один вздрогнули. Никто их них не желал сейчас оказаться на месте докладчика, сутулого существа с бледной морщинистой кожей. - Опытный образец был доставлен на планету Земля, как вы и приказывали… Задворки Галактики, псевдоразумная жизнь, - лопотал докладчик, разводя единственной парой рук. – Но… непредвиденные обстоятельства… неверно активирован местной фауной… О, ваше могущество, - простонал докладчик, - обнаружились совершенно новые свойства этой разработки! Юниус Второй взял себя в руки, обхватив торс первой парой рук, и хмуро зыркнул на докладчика. - Сворачивание пространства, ваше могущество, перенос активировавшего объекта вместе с прибором… *** Я пришла в себя в странном месте. Тесное пространство освещалось перемигивающимися, как сумасшедшие, лампочками, за тоненькими стенами из блестящего материала гудело и стонало. На меня ошалело смотрел бородатый мужик. Я моргнула. Что здесь было лишнее: или я, или мужик, или лампочки, или… зацепившаяся за каблук канализационная решетка. Помещение содрогнулось, скрипнуло последний раз, и воцарилась тишина, нарушенная хрустальным голоском, сказавшим на чистом русском: - Посадка завершена. Считаю необходимым напомнить, что планета Мю заселена аборигенами ноль запятая второй степени разумности. Я элегантно приподняла ногу, пытаясь высвободить каблук из плена решетки, и тут же пожалела об этом. Каблук с выразительным хрустом оторвался. - О, нет, - брякнул мужик, глядя на оторвавшийся каблук. - Да… туфли-то совсем новые, - просипела я севшим голосом. - Имперский уничтожитель, - продолжил мужик, словно меня тут и не было. – Ну… девонька, кто бы ты ни была, а только если мы с этим грузом не успеем добраться до тутошней базы, нам каюк. - Я-а… Не хочу никуда добираться, - проблеяла я. - А теперь все, выхода нету, - хмыкнул мужик, бодро забегав толстыми пальцами по клавишам. Одна из стен величественно и бесшумно открылась, и я увидела расстилающийся снаружи пейзаж, наводящий на мысли о детской песенке про оранжевое небо и что-то там еще, тоже оранжевое. - Ну, пошли, девонька, - мужик подхватил канализационный люк так, словно эта решетчатая крышка ничего не весила, спрыгнул на землю и протянул мне руку. А что мне еще оставалось? Я оперлась на протянутую ладонь, отломала второй каблук, и выпрыгнула в новый, неизведанный мир.
Кажется, что с каждым днем мир приобретает все более гротескно-маразматичных черт. Впрочем, не стану обобщать. Такое ощущение вызывают в первую очередь новостные ленты. Так и хочется спросить: товарищи журналисты, вы сознательно создаете впечатление, что этот мир сдвинулся? Рэндаль, как там точная цитата из С. Кинга?
При таких новостях принято вроде как своеобразно гордиться, какие мы, русские, безалаберные и как у нас все работает на честном слове и на одном крыле, и только потом доходит - а это ведь не у нас, а у поганых юсовцев. Что-то здесь не так. Может, там у них теперь слишком много русских, и традиционное русское "авось" подспудно подтачивает столп мировой цивилизации?